Возможно, и я продолжал бы верить самоубийству Сергея Есенина, если бы не одно но... В одной книжке о поэте, которая была запрещена в течение нескольких десятков лет, я прочитал, что веревка, на которой якобы повесился Есенин, не имела мертвой петли, а была просто намотана на шее как шарф. Значит, на шее висельника должна быть не одна, а несколько странгуляционных борозд. Где же они?!

Не выяснив истинной причины гибели поэта, я не мог уже дальше спокойно жить и решил, чтобы мне это ни стоило, ознакомиться с материалами уголовного дела по факту его смерти и самым тщательным образом изучить заключение судебно-медицинской экспертизы.

В просторном тихом кабинете, отложив в сторону свежие газеты, меня внимательно выслушал крупный начальник в белой рубашке с накрахмаленным воротничком. Узнав о цели моего визита, он даже оживился.

— А для чего вы занялись этим делом?

— Хочу установить причину гибели поэта. — А разве она не установлена? Уже шестьдесят лет всем все ясно, а вам почему-то не совсем... У вас документы имеются?

Предъявляю удостоверение полковника милиции с печатями и подписями известных должностных лиц. Он не обращает на них никакого внимания.

— Меня это не интересует. Кто поручил вам заниматься делом Есенина?

— Я выступаю как частное лицо.

— Вы более, чем кто-либо, должны знать порядок ознакомления с архивными документами постоянного хранения...

— Если все документы являются строго секретными, то разрешите ознакомиться с заключением судебно-медицинского эксперта! Мне нужно заключение о причине смерти!. Остальное я восстановлю сам.

Крупный начальник привычно опустил взгляд в столешницу и подвинул свежие газеты. Я так и не узнал: есть или нет.в ведомстве этого чиновника дело о трагической гибели великого поэта.

Не удались мне попытки ознакомиться с архивными документами о Есенине и в других ведомствах. Сами документы о гибели поэта не содержат никакой государственной тайны. Коль скрывают документы, следовательно, хотят скрыть какую-то правду о его жизни и смерти. И я решил провести настоящее расследование этого дела, хотя понимал, что сделать это спустя шестьдесят лет будет нелегко.

Сначала направил запрос в Литературно-мемориальный музей С. А. Есенина в Константинове: проверялась ли официально версия об убийстве поэта? Ответ был предельно прост —этой работой никто не занимался. Выяснил я также и то, что подлинность тех или иных документов о Есенине никто не проверял.

В течение нескольких лет, преодолевая многочисленные бюрократические рогатки, обходя сеть запретительных инструкций и приказов, мне удалось изучить секретные и забытые архивы, держать в руках документы, на папках которых лет пятьдесят назад неведомое должностное лицо карандашом написала магические слова: «Не выдавать», «В архив». И они не выдавались никому. Прочитал рукописи в спецхранах, к которым не прикасалась рука исследователя.

Публичные выступления в газетах и журналах нашли отклик в сердцах людей, которым не безразлична судьба С. А. Есенина. Я получил сотни писем, записок, в которых были добрые советы, доказательства, подтверждающие насильственную смерть поэта. Передачи телевидения позволили найти свидетелей, многое прояснивших в тайне гибели Есенина. Найдены новые документы, неопубликованные произведения поэта, неизвестные фотографии. Вместо лирика-пьяницы стал появляться поэт-гражданин, публицист, философ, великий патриот своей Родины. Ей он посвятил свои лучшие стихи.

Как известно, жизнь и творчество С. А. Есенина пришлись на сложный, исторический период нашей страны: империалистическая война, февральская революция. Октябрьский переворот, неслыханная по своей жестокости гражданская война, произвол властей, красный террор, массовые расстрелы врагов и невиновных, полная разруха народного хозяйства, нищета, разграбление музеев, церквей, библиотек, архивов, вывоз за границу золотого запаса и национальных ценностей. Иногда поэт срывался:

Вот так страна!
Какого ж я рожна
Кричал, что я с народом дружен?
Моя поэзия здесь больше не нужна,
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.

Непрост был и характер поэта. Непрактичный в жизни, легко возбудимый, ненавидящий ложь и лицемерие, помимо огромного числа друзей и поклонников, своей прямотой он нажил себе явных и тайных врагов, без труда провоцировался на скандалы, оставаясь всегда неправым. Ему писали подметные письма, грозили убийством, неоднократно покушались на его жизнь, тяжело избивали, обворовывали и грабили. Знающий цену своему творчеству, человек ранимый и «незащищенный», он тяжело переживал запреты на публикацию своих стихов, когда в это самое время бездарных поэтов печатали миллионными тиражами.

С. А. Есенин не мог оставаться равнодушным и давал решительный отпор литературным бездарям и авантюристам. Именно в его принципиальных оценках «творений» тогдашних поэтов и кроется главная причина его известных выступлений, прозванных почему-то скандалами. Его открыто травили, плели искусные интриги, распространяли сплетни. Наконец, он публично был объявлен антисемитом, что в то время являлось одним из самых тяжких преступлений.

Находясь за границей, поэт прозрел окончательно. Он понял обман народа коммунистической идеей и истинные намерения вождей большевиков. В Америке он начал писать пьесу в стихах «Страна негодяев», в которой с сарказмом высмеивал дела вождей революции:

Пустая забава, одни разговоры.
Ну что же, ну что же вы взяли взамен?
Пришлите же жулики, те же воры
И законом революции всех взяли в плен.
(ИМЛИ, ф. Есенина).

3 августа 1923 года поэт возвратился в Москву и сразу развил активную общественную деятельность. Он был принят вторым лицом в государстве — Л. Троцким (Бронштейном), который заверил Есенина, что окажет материальную поддержку в создании литературного журнала, но обманул. Если сам Есенин имел незначительные средства к существованию, то erg единомышленники Н. Клюев, П. Орешин, С. Клычков, А. Ганин, П. Карпов, А. Ширяевец, И. Приблудный и ряд других влачили нищенское существование. Они стали писать коллективные письма-протесты в ЦК партии, правительство, возмущаться несправедливостью. Санкции последовали незамедлительно.

20 ноября Сергей Есенин, Алексей Ганин, Сергей Клычков и Петр Орешин зашли в столовую на Мясницкой улице (ныне ул. Кирова), сели за отдельный столик и за кружкой пива обсуждали свои издательские дела и предстоящее торжественное заседание в Союзе поэтов. Рядом с их столиком присоседился незнакомец, который вслушивался в разговор друзей. Когда поэты заметили фискала, сделали ему замечание, он выбежал из столовой, позвал двух милиционеров и обвинил друзей в антисемитизме и словесном оскорблении вождей большевиков Л. Троцкого и Л. Каменева (Розенфельда). Против четырех поэтов было возбуждено уголовное дело № 2037 (арх № 535) по статье 59 пункт «А» Уголовного кодекса РСФСР. В стране действовал драконовский декрет о суровой расправе над антисемитами, подписанный В. И. Лениным еще 25 июля 1918 года. На практике декрет применялся к расправе над всяким, кто хотя бы словами осудит руководителей партии, государства или ГПУ, являвшихся в значительной своей части приехавшими из-за границы евреями. Есенин, Клычков, Орешин и Ганин были арестованы.

Одновременно газеты развернули клеветническую кампанию против Есенина, обвиняя его во всех мирских грехах. Буквально ежедневно в газетах и журналах печатались три — пять статей за подписью вымышленных рабкоров, рабочих, требовавших самого сурового приговора поэту. Возглавили травлю Есенина Лев Сосновский (бывший уголовник, один из организаторов убийства царской семьи) и Борис Волин (организатор массовых расстрелов крестьян в Вологодской, Брянской и Орловской губерниях), оба редакторы московских газет и журналов. И хотя совсем недавно Б. Волин написал на Сосновского донос в ЦК партии за его деятельность в Харькове, против Есенина они действовали тандемом.

Несмотря на свидетельские показания М. В. Роткина (для конспирации его фамилия называлась по-разному — «Редкий», «Родкин»), утверждавшего, что поэты между собой неуважительно отзывались о вождях революции и руководителях Союза поэтов, называли их жидами, и милиционера И. Ф. Абрамовича, заявлявшего, что арестованные в камере запели песню «Вышли мы все из народа...», насмешливо делавшие ударение на звуке «р», через несколько суток были освобождены. Дело было передано в товарищеский суд Союза писателей. Обвинителем был Л. Сосновский. Однако суд осудил не только четырех поэтов, но и самого Сосновского, обвинив его в клеветнической кампании против Есенина.

Но газеты продолжали травлю Есенина. Ежедневно печатались статьи, заметки, фельетоны, авторы которых требовали отмены решения товарищеского суда и строгого наказания антисемита. Поэту был объявлен бойкот, его не принимали в редакциях и издательствах. У народа начали формировать мнение, что Есенин — хулиган, пьяница, подкулачник. Л. Сосновский написал об антисемитской выходке Есенина и в Америке, правда источник этой информации он не указал. Нервы поэта были на пределе. Чтобы скрыться от всего этого шабаша, он вынужден был лечь в стационар профилактория имени Шумской (ул.Полянка, д. 52). В это время он с горечью писал:

Защити меня, влага нежная,
Май мой синий, июнь голубой.
Одолели нас люди заезжие,
А своих не пускают домой.
Знаю, если не в далях чугунных,
Кров чужой и сума на плечах,
Только жаль тех дурашливых юных,
Что сгубили себя сгоряча.
Жаль, что кто-то нас смог рассеять
И ничья не понятна вина.
Ты Расея, моя Расея,
Азиатская сторона.
(ЦГАЛИ, ф. 190, оп. 1, ед. хр. 122)

(Стихотворение ранее не публиковавшееся. Последние две строки Есенин использовал в стихотворении «Снова пьют здесь, дерутся и плачут»).

Со свойственной ему прямотой Есенин дает оценку руководителям Союза писателей и дельцам, захватившим средства массовой пропаганды. Более шестидесяти лет скрывается от читателей его неопубликованная статья «Россияне», которую я впервые напечатал в журнале «Москва» № 8 за 1990 год:



«Не было омерзительнее и паскуднее времени в литературной жизни, чем время, в которое мы живем,— писал поэт в конце 1923 года.— Тяжелое за эти годы состояние государства в международной схватке за свою независимость случайными обстоятельствами выдвинуло на арену литературы революционных фельдфебелей, которые имеют заслуги перед пролетариатом, но ничуть перед искусством. Выработав себе точку зрения общего фронта, где всякий туман может казаться для близоруких глаз за опасное войско, эти типы развили и укрепили в литературе пришибеевские нравы... Давно стало явным фактом, как бы не хвалил и не рекомендовал Троцкий разных Безымянских, что пролетарскому искусству грош цена...»

Против Есенина начинаются провокации. Начиная с декабря 1923 года его систематически задерживают работники милиции. Через короткие интервалы против него возбуждаются пять уголовных дел и направляются в Краснопреснеиский народный суд. С Есениным решают разделаться «законным» путем.

Изучая впервые материалы на поэта тех лет, я обнаружил любопытную и одновременно грустную закономерность. «Пострадавшие» от Есенина люди приходили в ближайшее отделение милиции и требовали привлечь его к уголовной ответственности, называя статьи уголовного кодекса. И еще одна закономерность: во всех случаях задержания Есенин находился в состоянии опьянения. Как правило, инцидент начинался с пустяка. Затем появлялся милиционер, который почему-то из всех присутствующих хватал поэта. Тот, естественно, пытался вырваться. На помощь стражу порядка приходили оказавшиеся поблизости дворники, скручивали ему руки, связывали и силой тащили в отделение милиции. Все это делалось в крайне оскорбительной для Есенина форме. Потом в деле появлялись рапорты об угрозах со стороны поэта, об оскорблении им рабоче-крестьянской милиции, призывах к погромным действиям и тому подобное. Во всех случаях на стороне Есенина были свидетели, но их не только не привлекали к делу, но даже и не допрашивали.

Пять таких уголовных дел были направлены в Краснопресненский районный суд. Есенин по повесткам не являлся. 20 февраля судья Комиссаров постановил арестовать Есенина. Чекисты бросились ловить поэта, но он пропал.

ВЕРНУТЬСЯ
ПРОДОЛЖЕНИЕ
НА ГЛАВНУЮ